Он наблюдал, как они исчезали в темноте, будто нашалившие школьницы. Данбер обернулся посмотреть, что их спугнуло.

Индеец стоял в одиночестве у края костра, блестящий и зловещий, в нахлобученной на голову имитированной голове совы. Трепыхающаяся Птица что-то произнес, но лейтенант не мог определить, сердился он или нет.

Шаман отвернулся от огня и Данбер последовал за ним, как малыш, который думает, что сделал что-то нехорошее и за это ему предстоит понести наказание.

Как оказалось, его неожиданная встреча с танцующими женщинами не имела никаких последствий. К своему огорчению, Данбер обнаружил перед вигвамом Брыкающейся Птицы ярко пылающий костер и массу народа, все еще празднующего удачную охоту. Они стали настаивать на том, чтобы лейтенант взял первый кусок жареного мяса, едва только свет костра обнаружил его появление.

В конце концов Данбер надолго задержался у этого огня, греясь в лучах славы и теплого отношения к нему людей, сидящих вокруг. Он с трудом проталкивал все новые куски мяса в свой набитый живот.

Через час лейтенант едва был в силах держать открытыми сами собой закрывающиеся глаза. Когда он встретился взглядом с Трепыхающейся Птицей, тот поднялся со своего места. Он отвел белого солдата в хижину и указал на тюфяк, приготовленный специально для него у дальней стены.

Лейтенант Данбер плюхнулся на подстилку и начал стаскивать с себя ботинки. Он был таким сонным, что не подумал о том, чтобы пожелать индейцу спокойной ночи, и успел заметить только спину шамана, когда тот выходил из вигвама.

Пальцы Данбера безвольно разжались, и второй ботинок упал на пол. Лейтенант вытянулся на кровати. Он провел ладонями по лицу, погружаясь в сон. В сумерках, перед тем, как провалиться в забытье окончательно, бессознательность его мыслей начала наполняться все усиливающимися потоками тепла и расплывчатыми, смутными очертаниями сексуальных видений. Вокруг него двигались женщины. Он не мог разглядеть их лиц, но слышал ласковое щебетание их мелодичных голосов. Данбер видел в своем зыбком полусне, как женские формы кружатся совсем близко от него, похожие на фалды развевающегося на ветру платья танцовщицы. Он даже чувствовал их легкие прикосновения и, засыпая, уловил лишь последнее ощущение: тяжесть обнаженного тела на себе.

Кто-то хихикал ему прямо на ухо, а лейтенант никак не мог открыть глаза. Веки были слишком тяжелыми, но хихиканье вдруг прекратилось, и вслед за этим Данбер проснулся от запаха, который учуял его нос. Так пахнут одежды из шкуры бизона. Он снова услышал легкий смех и понял, что смеются не у него над ухом, а просто совсем рядом, в хижине.

Он с трудом заставил свои глаза открыться и повернул голову в том направлении. Но ничего не смог разглядеть. Тогда Данбер слегка приподнялся на локте. В вигваме было тихо, и неясные очертания всех членов семьи Брыкающейся Птицы были неподвижны. Казалось, все еще спали.

Неожиданно снова послышался смех. Кто-то хихикал высоким, приятным голосом. Голос принадлежал женщине и звуки раздавались из противоположного угла хижины. Лейтенант приподнялся чуть выше, как раз настолько, что можно было видеть затухающий очаг в центре вигвама.

Смех повторился, и голос мужчины — низкий и мягкий — прозвучал в ответ. Данбер заметил странное образование на кровати Брыкающейся Птицы. Звуки шли оттуда.

Лейтенант не мог догадаться, что там происходит, и, чтобы удовлетворить свое любопытство, привстал с кровати.

Теперь он смог различить контуры двух тел: их головы и плечи выступали за край постели, а их подвижность казалась неуместной в такой поздний час. Лейтенант напряг зрение, пытаясь рассмотреть что-либо в темноте.

Тела внезапно изменили положение. Одно поднялось над другим, и оба слились в единое целое. Наступил момент абсолютной тишины, а затем раздался протяжный, глухой стон, больше похожий на выдох. Когда Данбер услышал его, то наконец понял, что эти двое занимались любовью.

Чувствуя себя полным ослом, он быстро упал навзничь, надеясь на то, что любовники не заметили его дурацкого, неуклюжего вида, когда он полусидел на кровати, уставившись на них.

Очнувшись от того полусонного состояния, в котором он находился до этого происшествия, Данбер лежал на постели, прислушиваясь к постоянным, таким необходимым для занимающихся любовью звукам. Постепенно его глаза привыкли к темноте, и он выделил взглядом очертания еще одного спящего, который находился совсем рядом.

Ритмичные колебания одеяла говорили о том, что сон этого человека был глубоким. Это была женщина, лежащая на боку спиной к лейтенанту. Он узнал ее по спутанным каштановым волосам.

Стоящая С Кулаком спала одна, и Данбера заинтересовало это обстоятельство. Она могла принадлежать белой расе по крови, но в остальном эта женщина была одной из дакотов. Она говорила на их языке, будто это был се родной язык. Английский же был незнакомым, чужим для нее. Она ни в коем случае не походила на пленницу, а была полнокровным членом племени. Данбер не сомневался в том, что его догадки верны: женщина попала в это племя, когда была совсем маленькой девочкой.

Размышляя таким образом, лейтенант постепенно снова начал засыпать. Все идеи, касающиеся женщины, которая состояла из двух совершенно разных людей, свелись у Данбера к одному вопросу: счастлива ли она в своей жизни?

Этот вопрос застрял у него в голове и лейтенант дал себе обещание спросить Собранную В Кулак об этом под непрекращающиеся звуки, исходящие от постели Брыкающейся Птицы и его жены. Они продолжали любить друг Друга.

Вдруг, без каких-либо усилий со стороны Данбера, вопрос этот закрутился у него в голове с тоненьким свистом, набирая скорость при каждом витке. Мысль вращалась все быстрее и быстрее до того момента, когда лейтенант просто не в состоянии был уследить за ней.

Он спал глубоким сном.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Они провели во временном лагере меньше трех полных дней, и эти три дня оказались тем коротким промежутком времени, за который произошла масса изменений.

Случилось вот что.

Жизнь лейтенанта Данбера перешла теперь в другое русло.

Причиной этому послужило не какое-то одно выдающееся событие, нет. У лейтенанта не было никаких мистических видений. И Бог не явился ему в своем обличий. Не был Данбер назван и воином дакота, пусть даже в шутку.

Не было никакого доказательства, никакого очевидного последствия доказательства, на которое человек мог бы указать или сказать, было ли что-то здесь или там, сейчас или тогда.

Просто красивый, волшебный вирус пробуждения, который сам долго находился в летаргическом сне, наконец поразил Данбера и встал в основу всей его жизни.

В утро после охоты он проснулся с редким чувством чистоты, даже какой-то прозрачности. От сна не осталось никаких следов, и лейтенант подумал о том, как много времени прошло с той поры, когда каждое его пробуждение было именно таким светлым. Так утро начиналось для него, когда он был еще мальчиком.

Ноги Данбера неприятно пахли и тогда он надел свои ботинки и стал пробираться мимо спящих к выходу, надеясь найти место, где он смог бы очистить грязь, которая застряла между пальцев. Он нашел такое место, как только выбрался наружу. Покрытая травой прерия блестела от росы на многие мили вокруг.

Оставив сапоги рядом с хижиной, лейтенант направился на восток, зная, что стадо пони находится где-то там. Он хотел посмотреть, все ли в порядке с Киско. Первый розовый луч пронзил темноту, опустившись с неба и коснувшись земли. Данбер с благоговением наблюдал, как этот тоненький посланник солнца пробежался по его ногам, которые уже вымокли от росы.

«Каждый день начинается со сказки,» — неожиданно для себя подумал Данбер.

Лучей стало больше, и они все увеличивались в размерах, меняя цвета в ту же секунду, как только касались земли.